* * *

Загадочна улыбка Моны Лизы.
Пытливым дан вопрос на сотни лет:
какие несусветные сюрпризы
сулит нам сей заВИНЧИнный портрет?
Быть может, нынче – где-то в Тёплом Стане,
на грани обезлюдевшей тщеты –
в лице (не лике) Лены или Тани
проступят заповедные черты.
Уборщица ли, дама ль стоматолог,
студентка ли, невинная пока, –
не в этом суть. Откинут злачный полог
счастливой боли, шедшей сквозь века.
И ахнет новоявленный художник
(оболтус, незадачливый поэт,
да плюс ещё бродяга и безбожник),
и намалюет дубликат-портрет.
Не копия, нет-нет, и не подделка –
живой души неопалимый гимн.
И всё вокруг, что скверно, подло, мелко,
проникнется свечением другим.
Родится вновь сверхчувственная тайна –
улыбка высочайшей глубины.
И обомлеет Лена или Таня
под взглядом сонным сплющенной луны.
Ещё одно вершится чудо нынче.
В Чертанове, на пятом этаже,
сам Леонардо, ветреник да Винчи,
смакует шоколадное драже.
Всласть перед ним дымится чашка чая.
Оленьи на стене торчат рога.
Хозяин, гостя хмуро привечая,
«Джоконда! – шепчет. – Прелесть! Дорогa…»
На полуслове чем-то поперхнётся…
Луны и звёзд разбрызгивая слизь,
вдруг выудит в заброшенном колодце
улыбку – ту, которой мы спаслись.
Вновь Мона Лиза (Таня или Лена)
затеет мировую карусель,
потомкам улыбаясь вожделенно –
улыбкой, не разгаданной досель…
Нам не уйти от чёрточек несходства.
Ведь разве не отличны мать и дочь?
Фонтан из непрорытого колодца
всю толщу недр стремится превозмочь.
Мигает ёлочка: то вспыхнет, то потухнет.
И отцветает комнатный гранат.
И мерно капли капают на кухне.
А дети солнца – непробудно спят.